В нашем музее хранится фототипия размером 14 x 9 см. выполненная в Москве, в фотоателье Вольфа (Василия Григорьевича) Чеховского. На ней запечатлен один из основоположников Московского Художественного театра, актер Иван Михайлович Москвин. Фотографических работ Чеховского сохранилось очень много — высокохудожественное исполнение привлекало в ателье писателей, художников, поэтов и особенно артистов. Здесь любил фотографироваться Ф.И. Шаляпин.
«Москвина можно считать самым «горьковским» актером, наиболее близким Горькому по способу художественного мышления. Он родствен Горькому не только по приемам творчества, но и по взгляду на жизнь. В яркости красок, в разительности черт Москвина закреплена вера в народ, которая никогда его не покидала. Любовь к народу для него до конца органична и естественна, она окрашивает всю его актерскую работу и диктует ему его художественные приемы» — так напишет о Москвине критик и историк театра П.А. Марков.
И.М. Москвин был первым и почти бессменным на протяжении десятков лет исполнителем роли Луки в пьесе А.М. Горького «На дне», поставленной в Московском Художественном театре. В 1940 году, в связи с выступлением в тысячном спектакле «На дне» великий артист напишет статью «Мой Лука», которая была опубликована в газете «Горьковец» 31 декабря 1940 года.
В статье И. М. Москвин признавался: «Люблю я эту роль очень, и как мне было горько, когда Алексей Максимович в 1932 году стал отказываться от своего Луки… Когда он писал Луку, то не то что не сумел сделать его вредоносным утешителем, но и не хотел. Иначе, чем объяснить то его огромное волнение во время чтения «На дне» у нас в театре…».
«Трудно актеру, — заключал Москвин, — расстаться со своим любимым образом, проживши с ним хотя бы десять лет, а я с Лукой прожил душа в душу тридцать восемь лет, мне еще труднее разлюбить его и изменить ему».
Великолепно сумел объяснить эту любовь Москвина к созданному им образу все тот же П.А. Марков: «Он, вероятно, потому так нежно привязался к своему Луке, что полюбил «ложь во спасение», во имя счастья обитателей ночлежки — вернее, во имя облегчения их неизбежных страданий. Он хотел им помочь, но не знал как. И он оправдывал Луку, ибо знал невыносимую тяжесть одинокого горя».
