Фонды нашего музея хранят множество фототипий, на которых запечатлены современники великого писателя Максима Горького. И, разумеется, есть среди них и один из основателей Московского Художественного театра и друг Горького – Константин Сергеевич Станиславский.
Он был первым исполнителем роли Сатина в постановке пьесы «На дне» в МХТ.
Вот что пишет об этой работе М.Н.Строева в своей книге «Режиссерские искания Станиславского»: «Горький как бы вобрал в свою пьесу и довел до крайних — социальных и классовых — границ генеральное противоречие времени — противоречие между Человеком и бесчеловечными условиями его существования. В этом смысле он пошел дальше Чехова и Толстого, сделав разрыв поистине кричащим: из грязной ночлежки, из горла вечно пьяных, раздавленных жизнью людей раздается клич: «Человек — это звучит гордо!». Никто до Горького не сталкивал так близко противоположности — низкое и высокое. Никто не обнажал столь дерзко разрыв материального и духовного, диалектику натурального и символического. И, увидев это противоречие, никто не заявлял до него столь гневно и решительно о необходимости изменить мир, освободить Человека….».
Работе этой сопутствовали беседы с Горьким и знаменитая экскурсия в ночлежку, где пробудилась фантазия режиссера («Я чувствовал себя Данте, проходящим через все отделы чистилища»), заставив его проникнуть во внутренний смысл пьесы… «Свобода — во что бы то ни стало!» — вот ее духовная сущность. Та свобода, ради которой люди опускаются на дно жизни, не ведая того, что там они становятся рабами.
Порыв к свободе, стремление человека (с маленькой буквы) ощутить себя Человеком (с большой буквы) и стали сквозной идеей режиссерского плана. Пусть сегодня они неосуществимы, все равно люди живут только этой надеждой. Даже там, на дне жизни, где они превращены в ничто. Именно там, в этом убогом убежище с обшарпанными стенами и голыми нарами, где спят вповалку ночлежники, положив под голову все свое имущество из драных башмаков и вытертой шапки, человек способен мечтать и потому — жить. Драматизм сценического действия режиссер ощутил в столкновении двух планов: «дна» жизни и романтики духа. Противоречие это он доводит до трагифарса.
Белов А.В.
