Мы продолжаем знакомить вас с фототипиями (открытками) хранящимися в фондах Музея А.М.Горького и Ф.И.Шаляпина. На открытке 1904 года, размером 8,7×13,7 см, отпечатанной в фототипии «Шерер, Набгольц и Ко.» в Москве, запечатлена сцена из спектакля Московского Художественного театра «На дне».
23 августа 1902 года труппе Художественного театра была прочитана пьеса «На дне». Горький предложил МХТ гениальную и еретическую пьесу, где гамлетовские вопросы смысла бытия обсуждались «подонками общества». Где непривычный натурализм отталкивающих подробностей (ошпаренные кипятком ноги, удавленник-самоубийца, ссоры проститутки с сутенером) сочетался с романтической риторикой монологов. Странный потусторонний свет рельефно выделял фигуры персонажей — убийц, шулеров,
грабителей, бродяг, алкоголиков, сутенеров, содержателей ночлежки. «Бывшие люди», скатившиеся на самое дно жизни, не имели никаких шансов выбраться отсюда. С этого «дна» не уйти. Мир горьковской ночлежки беспощаден к человеку. В нем потеряны понятия награды и воздаяния. Никто не спасется — ни мудрец, ни праведник. Умирает кроткая Анна, убивают мерзкого домохозяина, вешается горький алкоголик с нежной и слабой душой. Каторга грозит и злой жене, и удалому вору. Бесследно пропала чистая и добрая Наташа. Пытающийся жить по «закону» Татарин раздробил на работе руку, и не дождется его теперь далекая татарка, которая «закон помнит».
Для Станиславского вводом в пьесу стало впечатление от экскурсий по ночлежкам Хитрова рынка. Потрясенный бытом ночлежных домов, он вносит в режиссерский план массу остро замеченных подробностей: ему важно, что под мундиром Медведева — грязная русская рубаха, а Сатин спит на собственных башмаках, завернутых в верхнюю одежду. Станиславскому было необходимо почувствовать жизнь этих людей — ощущение грязной одежды на теле, скученности немытых тел в пространстве, где нет возможности уединиться, где все — на людях. Его волновали не слова о Человеке, не философия Луки или его спор с Сатиным. В трагедии бытия, предложенной Горьким, его занимал тоскливый ужас ежедневного бессмысленного существования «бывших людей», у которых единственный выход — в смерть.
Для Немировича-Данченко важным было другое. В безнадежной игре с судьбой горьковские герои сохраняли главное — храбрость, силу духа, здравый смысл и чувство юмора. Не загромождать пьесу, не отяжелять, не глушить авторский звук, не затемнять свет — вот смысл призывов Немировича к актерам. Он повторял как заклинание: «бодрая легкость» — ключ сценического решения «На дне».
Белов А.В.
