Василий Иванович Качалов – один из легендарных актеров Московского Художественного театра, чья творческая судьба связана и с казанской сценой, отмечает в этом году свой 145-летний юбилей. В фондах Музея А.М.Горького и Ф.И.Шаляпина фотографии Качалова занимают особое место. И это неудивительно, ведь ему не раз приходилось воплощать на сцене образы горьковских персонажей.
На фотооткрытке 1912 года, выпущенной в Москве издательством А.А.Горожанкина, мы видим фрагмент спектакля «Гамлет» — сцену принца с матерью. Роль Гамлета исполняет Василий Иванович Качалов, а роль его матери королевы Гертруды — Ольга Леонардовна Книппер-Чехова. Формат открытки 14 X 8,5 см.
Симок сделан фотографом Карлом Андреевичем Фишером. Карл Фишер и его работники создали портретную галерею многих деятелей русской культуры рубежа XIX—XX веков. Среди них писатели, художники, композиторы и многие другие. Для театралов печатались открытки с портретами артистов императорских театров и сценами из спектаклей.
Спектакль «Гамлет» в МХТ стал результатом работы двух выдающихся реформаторов европейского театра – Гордона Крэга и Константина Станиславского. «Шекспир, его земля — есть земля воображаемая… земля мечты» — говорил Гордон Крэг, раскрывая свой замысел «Гамлета» Станиславскому. В этом воображаемом мире существует один лишь дух — Гамлет. Сам «Гамлет есть дух, а все, что окружает его, есть материя». «Весь смысл пьесы — это борьба духа с материей, невозможность их слияния, — одиночество духа среди материи». Поэтому спектакль должен стать «монодрамой», и публика будет смотреть на сцену «глазами Гамлета», видеть короля, королеву, двор «не такими, какие они на самом деле, а только такими, какими они представляются Гамлету».
Станиславский же, беседуя с актерами в марте 1909 года, развивал постановочные идеи, которые они с Крэгом успели предварительно обговорить. «Эльсинор, — говорил Станиславский, — холодная каменная тюрьма… Пушки в Эльсиноре всегда настороже. Царит грубый милитаризм. Замок — казарма». Все это пока — вполне в духе и тоне Художественного театра. Но как только Станиславский переходили Тени, «ворвавшейся с той стороны гроба», весь облик предполагаемого спектакля менялся. «…Вдруг ворвался мистицизм, — продолжал он, — все задрожало, сразу началась трагедия. Хотелось бы, чтобы, когда вторгнется Тень, мистицизм так овладел бы сценой, чтобы и самый замок заколебался, все изменилось бы».
Именно это вторжение мистики запечатлено на снимкк– в сцену объяснения матери с сыном врывается Тень отца Гамлета. Королева-Книппер не видит призрака и пытается успокоить сына, в то время как в глазах Гамлета-Качалова читается ужас, граничащий с безумием.
